Проза

ЛОЖЕЧКА.

      На кухонной полке проживало много разных ложечек, ложек и даже половников. Но одна была особенная – позолоченная. Куда уж ей водиться с остальными, золото дружить не любит.
     Но приходил хозяин и говорил: "Дорога ложка к обеду". И все хватались за ложки быстро и поспешно, в основном за те, которые поудобнее и побольше. А ей, позолоченной, такая участь совершенно не доставалась.
- Как же так? – недоумевала позолоченная.
- Как же так – дорога? – обижалась позолоченная.

      Но когда приходило время десерта, сытые гости медленно потягивали сладенькое. Тут и приходил бенефис позолоченной. Торты и мед– купайся, – не хочу. И гости спрашивали: "Дорога, ли?" И ложечка гордо поднимала голову из варенья.

Так и живет позолоченная ложечка на особом – десертном положении. Живет и общается только с сытыми. Живет и мечтает узнать только две вещи:

- Что же все-таки означает слово "дорога"?
- И какой же он на вкус, так называемый, "борщ"?

Проза

ДЕЛИКАТЕС И ДРУГИЕ.

Маленькие сказки для взрослых.

***
Жил-был деликатес.
Что значит жил-был? Жил – да. А вот был ли?

Когда-то, когда деликатесом он еще не был, он был каким-нибудь зверем, или растением, или частью зверя, или частью растения, или всем понемногу. Кому он обязан своим рождением, деликатес не задумывался. Родился, да и родился.

Деликатес жил настоящим. Ценник – крутой! На столе центральное место – круто! Разговоров, только что обо мне – круто!

А тут и сказочке конец. Потому что мы понимаем, что все закончится как у всех совсем не деликатесов. И возможно – совсем не круто.

***
Жило-было «То, что нельзя исправить».

Опять же: жило? Да. А было ли? Пусть не было. Зато теперь есть. И всегда будет.
«То, что нельзя исправить» переживало за свою препаскуднейшую нынешнюю жизнь. Заглядывало в будущее, - и не находило просвета.

Так бы и маялось «То, что нельзя исправить» - вечность, если бы не повстречалась на пути Привычка. Полегчало.

А затем повстречались люди, которые надели на «То, что нельзя исправить» мундир объективного закона.
С тех пор «То, что нельзя исправить» стало служить светлой и направляющей силой.

***
Жили-были три сосны.

Жили, и жить, наверное, будут. Запаса альтруизма у них на века хватит. Вот уже шесть миллиардов людей под ними блукает. Да хоть и семь, стволов-то всем вдосталь.

Уж сколько мужиков пыталось вырубить их. А они целехоньки наутро. Только гуще становятся. Да посмеиваются над мужиками, которые орут разными такими голосами: «Дайте нам топор! Дайте нам топор!»
Такая вот сказочка о любви.

А что? Взаимная любовь. Любовь то ведь - она многоликая.

***
Жили-были три поросенка: График, Трафик и Пуфик…
Вообще-то, они нам - пофиг, потому эту сказку мы пропустим - нафиг.

***
Жило-было здоровье.

Хотя неведомо жило ли оно, было ли оно, потому что когда его заметили, оно почти не жило, его почти не было.
- Не переживай, - утешала бабушка Всякая всячина, - так всех замечают на исходе. Не ты первое, не ты последнее. Во мне целый список таких. Любовь, например. Когда о ней стихи слагают, значит, цепляются за соломинку.

Такая вот сказка о том, что массе всякой всячины суждено жить и не высовываться.
А кто не спрятался, я не виноват.

***
Жило-было «То, что и так понятно».

Непонятно, почему оно лезло во все дырки, но его, в этих самых дырках, тогда называли «То, что нужно». А некоторые его называют «То, что никак непонятно». Хотя «То, что и так понятно» другим явлением совершенно не становилось.

Дело не в названии. Дело в нашем понимании.
Надеюсь, это понятно.

Правда, некоторым это – «То, что никак непонятно».

***

Жила-была судьба. Чистая, светлая.

Только каждый старался ее усмирить, подправить, подстругать, отрехтовать. Пихали, толкали, били, ломали, стучали, - что только не делали. Бывало, и судьба давала сдачи, кулаки применяла.
Смотришь, а судьба такая исковерканная, покалеченная, побитая. А хозяин у нее еще хуже выглядит.

О чем сказка?
Нельзя драться, детишки!

***

Жило-было Политическое голосование.

Сказка, как говорится – ложь.
Потому что не жило, и не было, и вообще еще не родилось. А под этим именем спряталось наглое Перераспределение денег.

А в чем намек?
Проголосуй – узнаешь!

***
Жило-было дело.

Иногда гостей принимало. В основном незваных. То «странный оборот» примет, то «запах керосина» наведается, то «сажа бела» в гости зайдет.

И тогда дело понимало, что пора за себя любимое браться. Выгоняло гостей. Но иногда казалось, что до него нет никому никакого дела.

Так и живет, - то собой занимается, то гостями.
А как же по-другому?

А бездельем маяться – это не дело. Или это все-таки дело такое?

***
Жила-была свобода.

Опять же: не жила, а только казалась. Не было никакой свободы. Жила только иллюзия о свободе. Но мы ведь очень хотим, чтобы она была.

Более нелогичную сказку и придумать тяжело. Потому что свобода-то иногда появляется, но только лишь тогда, когда мы убиваем иллюзию о ней.

А в это время жили-были иллюзии. Много таких, разных. Всех не перестреляешь! Да и прятаться они умеют. Как только слово красивое, присмотришься внимательно, а это моя иллюзия. Тот случай, когда человеков с ружьем маловато будет.

Или это тоже иллюзия? Или совсем уж иллюзия иллюзии?

***
Жили-были три старушки под окном.

- Что ты, жизнь, со мною сделала? – вздыхала первая.
- Что я, жизнь, с тобою сделала? – бурчала вторая.
- Что я, жизнь, с собою сделала? – всхлипывала третья.

Друг друга они не слышали, слух уже не тот. Жизнь их тоже не слышала. Странно, а ведь каждая что-то ответила себе на свой вопрос.

***

Жила-была бесконечность.

Уж как ее только не склоняли, куда ее только не вставляли, в какое доказательство ее только не затаскивали. А она все не рада своему востребованному положению.

- А вы попробуйте объяснить слово «добро» не употребляя «зло», или наоборот, – возмущалась бесконечность, - а я что? Туда – бесконечность, сюда – бесконечность.… Придумали же какие-то умники мне начало – Большой взрыв, говорят. Нет уж, раз бесконечность, то и в сторону начала.

Безначальность жила себе тихо и спокойно. Люди ее не склоняли, не вставляли, не затаскивали. И вообще этого слова не знали.

- Почему людям так важно иметь во всем точку начала и не иметь точки конца? - удивлялась безначальность.

***
Жили-были Круть-верть и Верть-круть.

Далеко жили – в разных частях словаря, хоть и братья.. Круть-верть словарь – далеко, верть-круть и голове – рядом. Такая вот круговерть.

Круговерть - это их сестра. Трудолюбивая, образованная, перекрутила, перевертела все науки, выучила. Не то, что братья на уроках – то круть, то верть, то верть, то круть.

Только вот кому она, ученая, нужна. Даже братьям не нужна, которые круть-верть, верть-круть по жизни. И пошла Круговерть по миру. И с тех пор такая круговерть в пространстве, времени и в головах, что хоть круть-верть, что верть-круть...

***
Жила-была мысль.

Простая такая мысль, понятная. Как женщина - если доступна всем, то уже и неинтересная.

И решила мысль поумнеть. И поумнела настолько, что стала никому непонятной. Теперь она опять как женщина. Кому ж эти недотроги надо?

- Опять мной никто не интересуется, - удивлялась мысль, - Как же так?
Чтобы стать нужной, пришлось опять поглупеть. Пришлось приукраситься – макияж навести, накинуть одежонку приличную, за формой последить.

- Ах, какая красивая мысль! – оглядываются прохожие вослед. Знакомятся. Общаются. Правда, некоторые излагают другую мысль:
- Это ж только форма, а где же сама мысль?

И придется мысли опять возвращаться к своим корням. Опять то глупеть, то умнеть, то прихорашиваться. Чтобы быть кому-то нужной, необходимой.

Если она действительно мысль, а не пустой звук, так она этого добьется. Впрочем, как и женщина, если она действительно женщина.

***
- Я всему начало и всему конец! - утверждала точка у подножия горы, - начало подъема и конец спуска!

- Нет, это я всему начало и всему конец! - кричала ей точка вершины, - начало спуска и конец подъема!

Что-то бурчали точки середины, мол, главное - не результат, а процесс, источая значительный гул за счет общего количества голосов. Но их точки краев не слышали.

В это время бурильщики создавали новую точку дна.

И в это же время, в очередной раз, Сизиф обронил свой камень.

***

Жило-было бревно.

Или полено? Или все-таки бревно? Наверное, не важно. Валялось оно в лесу или лежало в поленнице? Наверное, тоже не важно. Дубовое такое полено.
А этот факт как раз важен, потому что увидел его однажды Андрюша Болконский. Мимоходом так, и.… О чудо! Распустилось полено!

Кажется, есть такая длинная-предлинная сказка. Да только непонятно: то ли полено воскресло, то ли Андрюша, то ли полено на него повлияло, то ли Андрюша на него? То ли я запутался в причинно-следственных связях? Еще бы. Потому что мы совсем в другой сказке. И наше полено - бревно бревном, не распустилось вовсе.

И что Болконский? Увидел полено и решил им не быть. Еще решил, что от всего есть польза, а от хорошего полена даже существенно-осязаемая. Смысл в том, что за родину воевал Андрей не хуже, чем в той длинной сказке. В нашей сказке только выпадает Наташа Ростова, из-за не распускания полена. А так все то же. Те же мысли, тот же финал.

Если, конечно же, считать, что дело все-таки в голове, а не в бревне.

Проза

ИГРА.

Камень, ножницы, бумага. Получай шалбан!
Ножницы режут бумагу. Получай шалбан!
Бумага заворачивает камень. Получай шалбан!
Камень тупит ножницы. Получай шалбан!

А можно и не шалбан, можно такой игрой и спор путем жребия решить.
     Но однажды трем мальчикам, жившим в одном большом дворе, эта игра надоела. И решили они придумать новую. Мальчиков тех звали: Леня, Боря и Стасик. Но мир, известно, тесен и все новое - это измененное старое. И стали Леня, Боря и Стасик выбрасывать пальцы, сочетание которых означало: Вилы, Орел, Пшеница. Да так эта игра им и нам понравилась, что прошли года, а наш большой двор до сих пор играет.

Склевал двуглавый орел колосья пшеницы. Получай шалбан!
Застрял трезубец двуглавому костью поперек горла. Получай шалбан!
А вот пшеничным колосьям тризуб ни по чем. Получай шалбан!

Мы во дворе даже чемпионат по этой игре проводим. Неизвестно только, кто придумал этому чемпионату название, но оно прижилось. Саммит – называется.

Проза

ГРЫЗУНЫ.

     А когда-то мы все питались молоком, правда, некоторые отцы называли нас спиногрызами, но в тот момент это была еще неправда. Правдой это стало потом, когда мы начали оправдывать свое имя.
     А всё начиналось с любопытства, с неосознанного желания сгрызть эти грязные ногти. Славное было время – время пальцегрызения.
     Потом отцы говорили: «Грызи, сынок, грызи науки». При этом к слову науки добавлялось слово гранит. А о гранит зубы ломать не сильно-то и хотелось. Гранит, не гранит, а ручек сгрызли немеряно. Было время – время бумагогрызения. Чтобы потом эту бумагу взять да плюнуть через трубочку. Тогда мы еще только учились. Полноценно мы еще тогда не грызли, но одно упражнение усвоили четко – уметь огрызаться.
     А сейчас мы профи. Куда там тем, кого биологи называют грызунами, эти так – любители. Вот они мы, которые сгрызут своих шефов, сослуживцев и их жен, затем перейдут на своих жен и их подруг, потом всех родственников и родственников родственников, после чего перейдут на своих друзей. При этом больше всего достанется тем, кто еще толком грызть не умеет, то бишь собственным спиногрызам. В этом мы сгрызли зубы, а теперь догрызаем металл коронок, а затем догрызем и то, что останется.
     А когда-то нас грызла совесть. Не вышло, на по зубам ей, ведь не грызла, а так, только угрызала. Может, она и сделала нас меньше, но чем лучше умели грызть мы, тем меньше она нас.
     А ведь было время, когда мы все питались только молоком, правда, некоторые отцы называли нас спиногрызами, но в тот момент это была еще неправда. А всё началось с желания сгрызть эти грязные ногти.

Проза

Наблюдения

- Вы – злобные, ненавистные, агрессивные! Я научу вас сочувствию, состраданию, скорби...
- Ты кто? БОГ?
- Нет, я – ВОЙНА.

-------------

ГОСТИ.

БЕДА звала в гости соседское СОЧУВСТВИЕ, и оно пришло.
УСПЕХ звал в гости соседскую РАДОСТЬ, но пришла её сестра ЗАВИСТЬ.
РАДОСТЬ прислала открытку.


ЗВЕЗДА.

Звезда во лбу и Звезда на сцене. Суть одна. Только не всё, что творится во лбу, бывает на сцене, и тем более то, что творится на сцене, отражается во лбу.
И тогда лоб говорит в лоб: "А мне по лбу!" А может это и не лоб говорит. Может это, говорит Звезда на небе.

ГОРЕ.

Бывает Горе от Ума, бывает Горе от Глупости.
Какое из них большее? Да, наверное, одинаковы. Вот только Горе от Глупости никак не может понять Горе от Ума (наверно от глупости), а Горе от Ума никак не сочувствует Горю от Глупости (наверно от ума).
А говорят, горе сближает, говорят горе переносить легче вместе. Но каждое Горе само по себе, иначе оно не было Горе.

ЗАПАХ.

Искусство требует жертв.
Трупы воняют.
Вонючее искусство.
Искусство требует денег.
Деньги не пахнут.
Пресное искусство.

ЗВЕЗДА.

Звезда во лбу и Звезда на сцене. Суть одна. Только не всё, что творится во лбу, бывает на сцене, и тем более то, что творится на сцене, отражается во лбу.
И тогда лоб говорит в лоб: "А мне по лбу!" А может это и не лоб говорит. Может это, говорит Звезда на небе.

----------
Мимикой можно выразить многое. Но не все. Еще можно привлечь для этого мебель: хлопать дверью, стучать по столу, биться о стену, валяться на диване, разбить тарелку… Не потому ли мы так любим свою мебель?

Проза

ПАРНАС

- Мнемозина, где это твои дочери шляются, а?
- Вот так всегда, как что хорошее - "наши дети",
как что плохое - "твои". Разбежались.
- Как так?
- Да кинулись дочери деньги зарабатывать.
- А ну, давай-ка, поподробнее.
- Твоя воля. Терпсихора в ночном варьете танцует, Калиопа и Мельпомена в Голливуд сбежали, были тут два жутких бабника - одного звали Вестерн, другого Триллер, да разве ж их удержишь. Талия на TV крутится, жениха кажется, Шоу зовут, Эрата преподает, правда не лирику, - технику, Клио на панели да все по государственным мужьям. Недавно звонила, говорит, все хорошо, и Полигимнию к себе в помощь вызвала. А вот Урания в больнице, совратил ее не то уфолог, не то астролог. У бедняжки с головой плохо стало.
Эвтерпа пропала, нигде пристроиться не могла, жива ли хоть.
А все деньги, деньги, деньги. Зевс ты или не Зевс? Отец ты или нет? Расселся на своем Олимпе, а про нас забыл... Парнас... забыл...
- Говорил тебе - ремнем надо! Вот когда ремнем хлестал, хорошенькие были.
- Да где ж это видано, Муз - ремнем?
- А может, ты и права. Хоть ремнем, хоть рублем, хоть кнутом, хоть пряником, - некогда мне педагогические приемы придумывать. И двух хватит.
А ты знаешь, я тут на днях такую молнию изобрел...

Проза

СОЛНЦЕ

***
Кто сказал, что солнце освещает мир?
Неправда. Только лишь пол мира. Только ту половину, которая под ногами. Вторую половину, которая выше горизонта, солнце как раз скрывает. А ночью становится видна верхняя половина. Только тогда с нижней возникают проблемы.
Короче, всем удовольствиям сразу - не бывать. То ли стоять на земле, то ли летать в облаках.
А нам что, разорваться что ли?

***
Один мой друг играет солнце, другой играет в солнце, я же предпочитаю играть солнцем. Сравните: играть куклу, в куклу, куклой; играть слово, в слово, словом. Потому мы такие разные.
Кто сказал: «Под одним солнцем»?

***
А вот еще один, сказанул: «Пусть всегда будет солнце!»
Если взрослый мужик не может ручаться за солнце, он вкладывает неразумные слова в уста вымышленного мальчишки. Пусть, так пусть. Пусть будет. Лишь бы этот мужик не заменил нам солнце.

***
Население делится на тех, кто борется «за место под солнцем» и тех, кто зажигает солнце в себе. Есть обжегшиеся и сгоревшие. Большей частью из первых.

***
«та-та-та СОЛНЦЕ та-та ЛУЧОМ та-та-та ЗВЕЗДЫ та-та БАГРЯНЫМ та-та-та СВЕТ та-та-та СВЕЧА…» Интересно, как понимают это слепые? Но разве они от этого бесчувственней? Вот тебе и поэтический образ.

Проза

ШУМ МОРЯ.

Море... Шум волн… Шум ветра… Стук гальки…

Да нет же. И еще раз нет.

Это шумят миллионы, миллиарды, а может и еще больше ракушек, - больших и маленьких, в море, на берегу, даже в самой известковой породе. Это не в раковинах шумит море. Это море состоит из их шума.

Они кричат: «Мы прожили дольше всех на этой планете, по некоторым меркам можно считать – вечность, мы подарили вам море и горы, мы знаем философию развития по спирали, мы…»

Возможно, они кричат совсем не это. А в нашей привычке слышать лишь шум волн, ветра, стук камешков или трение песка.

Они кричат: «Мы знаем секрет долголетия. Прятаться. Прятаться от врагов, друзей, опасностей, в панцирь. И чем прочнее раковина, тем лучше. Тем долговечней род. Тем эстетичней формы…»

А может они кричат совсем не это.

Приложил к уху самую большую, и в поэтической привычке, перевернул «звуки моря» и «звуки духа» в «отзвуки горя» и «муки духа». И мне не показалось, что я не прав.
Говорят, улитки без кожи. И я глубоко уверен, что на внутренних поверхностях раковин есть стихи. Жаль, что их никто не читал и вряд ли читать будет. Потому что, чем прочней раковина, тем лучше, тем древнее род,… и тем громче шум моря.

А может они кричат: «Купите ракушку! Согласитесь, вы ведь любите море, девушка…, молодой человек... Куда же вы спрятались?»

Проза

СОЛОВЕЙ.

Слышите? Поет соловей. Но не так поет, совсем другие песни поет, очень даже необычные песни поет. Не то, что другие – обычные соловьи. Вот, например такую:

Я смотрю на обряд целованья березы,
понимаю, что в гости приперся маньяк,
потому как при слове "грезы"
гораздо ближе мне слово "червяк".

Или такую:

Опостылели зори ранние,
ночи теплые и свидания,
и берез в хороводе кружение,
и мои, соловьиные, песнопения.

Посмотришь - соловей, как соловей. И поет как соловей. А людям всё равно, о чем поют соловьи. Людям хочется, чтобы они пели. Пели как обычные соловьи. Хотя они ничего собственно и не знают об обычных соловьях. А может наш необычный соловей в действительности очень даже обычный.
"Обычные" – это я и ты, которые думаем, что понимаем соловьев.

Проза

БЕЗЫМЯННЫЙ ПАЛЕЦ.

   Повезло братьям.
   Вот Указательный брат. Руководит, направляет. Имя само за себя говорит. Про таких, как он, гимны пишут, памятники ставят. Указал ведь. Правда, по нему и молотком попасть могут, и ножом зацепить. Там наверху, бывает, и головы летят. А ничего, заживет и опять руководит, направляет. То уткнется куда-то и скажет: "Туда!", то покачает головой со стороны в сторону – нельзя мол.
   А старший – Большой? За четверых работает. Имя оправдывает. О таких оды пишут, на доску почета вешают, премии выдают. Ума, как у работяг, но зато силище. Станет вверх, все прижмутся – знать, всё отлично. Или влезет под Указательный, и опять все прижмутся – вот вам!
   А Средний? В центре всего стоит. Ростом удался – фигура! А во всем остальном и есть средний. О нем тоже в газетах пишут: "среднестатистический гражданин, средний уровень, среднее потребление, среднее образование и даже средний человек". Тем он выделяется что средний. И ума, и подвижности, и силы, и работы – среднее количество.
   И младший, Мизинец, и тот свое имя имеет, не то, что я. И расположен с краю. И работа не такая, как у всех – то всей семье опорой служит, а то на подхвате.
   А я? Ну, что я? Имени нет. Работа непонятная. Способности не лучшие, не худшие и даже не средние. Хомут одели, золотой хомут, кольцо называется. Лучше бы имя дали. Девушка, у вас столько украшений, наверное, тоже имени нет. Здрасте, досвиданья, а представиться то как? И не познакомиться... обоим...- вздыхал Безымянный.

Проза